временем, когда Бог распределял земли между разными народами (Tuite, 2010, 13).
68
Для сравнения: Георгий Дерлугьян пишет: «На Кавказе застолья – это повсеместные социальные ритуалы. Кавказцы соблюдают сложные правила рассаживания гостей и произнесения красочных тостов, сервировки еды и напитков, а также выбора человека, которого называют „тамада“, для проведения мероприятия» (Derluguian, 2005, 59).
69
Следует отметить, что аргумент Нодиа по существу теоретизирует выводы статьи Левана Брегадзе «სადღეგრძელო და მისი კომპენსატორული ბუნება» [Тост и его компенсаторная природа] (см.: Нодиа, 2000). Мы вернемся к аргументу Брегадзе позже. Для представления о противоположной точке зрения см. статью Гиорги Гоциридзе «ვინ ებრძვის ქართულ სუფრას?» [Кто борется с грузинским застольем?] (Гоциридзе, 2001).
70
Повторив эту историю, но не раскрыв полностью отношение Грузии в советской России как положения угнетенного (subaltern), Эрик Скотт показал, что личные примеры принятия пищи и выпивки в компании партийных товарищей Сталиным привели в конечном счете к распространению грузинской кухни в Советском Союзе, сначала как маркера высокой кухни, экономического и символического капитала, а затем как более распространенного продукта массового потребления (Scott, 2012).
71
Прекрасный исторический экскурс о том, как в начале XIX в. грузинское дворянство, а также оставшиеся представители свергнутой династии Багратидов вели переговоры с российской царской властью о политических, социоэкономических и идеологических связях, представил Стефан Джонс (см.: Jones, 1987). О дилемме грузинских литераторов из дворянства в контексте литературного романтизма и колониальной топографии см. мою статью, написанную в соавторстве с Зазой Шатиришвили: (Ram, Shatirishvili, 2004).
72
Орбелиани служил генерал-лейтенантом, также был назначен командующим войсками в Прикаспийском крае, а позднее пожалован в генерал-дъютанты к российскому императору, далее его назначили председателем совета при наместнике императора на Кавказе, членом Государственного совета. Его высшее воинское звание было генерал-адъютант, что подчеркивало его принадлежность к особым императорским кругам. В 1833 г. он был выслан из Грузии в Ригу, где жил в течение примерно трех лет, прежде чем его полностью реабилитировали. О жизни Орбелиани можно прочесть у Левана Асатиани («Григол (Григорий) Орбелиани», см.: Орбелиани, 1947, III–XXIII) и в историко-биографическом исследовании Элгуджи Маградзе (1980).
73
Потто В. Кавказская война: В 5 т. Т. 3. Персидская война 1826–1828 гг. Ставрополь, 1993. С. 152. См. также: (Давыдов, 1984, 210; Давыдов, 1860, 12–19; Давыдов, 1962, 471–616).
74
С целью филологического анализа двух текстов см.: (Хаханашвили, 1893; Чумбуридзе, 1954; Богомолов, 1964, 69–71). Аргумент, связывающий стихотворение Орбелиани с практикой тостов, был впервые приведен Брегадзе (см.: Нодиа, 2000, 11–12), а затем углублен Мюльфредом (2007, 287–288) и Туитом (2010, 15–17).
75
Цит. по: (Орбелиани, 1959, 110; Он же, 1947).
76
В этом случае как «антиимперские» понимаются те настроения, которые развились в советское время в национально-культурных средах народов СССР и противостояли доминированию советско-русского центра.
77
Более подробно о культуре национального нарратива и его характерных чертах см.: (Ципурия, 2016).
78
Гурам Гвердцители отмечает необычную популярность романа среди читателей и необычный интерес со стороны критиков: очень редко случалось, чтобы столько статей посвящалось одному роману (Гвердцители, 2005 [1997], 384). Роман обрел популярность и в России. В ретроспективном анализе журнала «Дружба народов» подчеркнута важность публикации романа: «Следует отметить в 1976 г. публикацию четырех произведений, читательский и критический резонанс которых оказался в практике журнала беспрецедентным. Это роман Чабуа Амирэджиби „Дата Туташхия“, роман Булата Окуджавы „Путешествие дилетантов“, роман Виталия Семина „Нагрудный знак «ОСТ»“ и повесть Юрия Трифонова „Дом на набережной“. С этими четырьмя публикациями журнал окончательно утверждается на одном из флагманских мест в советской литературной журналистике» («Дружба народов». Первые полвека…). Также популярным в Грузии и во всем Союзе стал снятый по роману многосерийный фильм «Берега» (1977). В 1981 г. создателям фильма, в том числе и Чабуа Амирэджиби как автору сценария, была присвоена Государственная премия СССР.
79
Уже в постсоветское время, вспоминая формирование своего мировоззрения и морали, писатель отмечает, что его детство проходило под разговоры старших о том, кого арестовали, а кого расстреляли коммунисты; репрессии, к тому же беспощадные, имели характер не кампании 1936–1938 гг., а начались в тот день, когда Орджоникидзе послал в Кремль известную телеграмму [имеется в виду день советизации Грузии, 25 февраля 1921 г.] (Амирэджиби, 2007, 377). Он вспоминает судьбу отца, юриста и политика Ираклия Амирэджиби, который за свою жизнь был арестован восемь раз: четыре раза царской властью и четыре раза – большевиками, ими же дважды был приговорен к смерти и погиб в заключении в 1938 г. (393). Писатель отмечает, что детские впечатления, когда чекисты среди ночи пришли арестовывать дядю, писателя Шалву Амирэджиби, стали началом его морального становления (378). В 1943 г. молодой Чабуа Амирэджиби стал членом антисоветской организации «Тетри Гиоргий» в Тбилиси. По его словам, «как все организации, от истоков до сегодняшнего дня, мы ставили одну цель – освобождение Грузии. Тогда у нас никакой надежды не было. Нами двигало чувство противостояния» (Амирэджиби, 1990). Вместе с двадцатью членами организации он был арестован и осужден в 1944 г. Из-за многочисленных побегов и участия в тюремных восстаниях его приговор в общем счете составлял 83 года. Пробыв больше 10 лет в грузинских тюрьмах, в среднеазиатских и сибирских лагерях, а в промежутках – больше пяти лет в побегах, он был освобожден после смерти Сталина, в 1957 г., и реабилитирован в 1959 г. (Кверенчхиладзе, 2005, 292–306). Большая часть грузинского общества была солидарна с подобными судьбами. Еще в 1976 г. писатель намекнул, что именно его имя (а реально – его биография) вызвало сначала интерес к его первому рассказу в редакции журнала «Мнатоби», у Симона Чиковани и Шалвы Алхазишвили [два бывших футуриста, члены грузинской группы H2SO4], и у более молодого Арчила Сулакаури (Имедашвили, 1976, 17–18).
80
Уже в 1930-х в романах Михаила Джавахишвили «Арсен из Марабды» («არსენა მარაბდელი», 1932) и «Женская ноша» («ქალის ტვირთი», 1936) национальные антиимперские настроения соответствуют настроениям советского времени. А в романе «Десница великого мастера» (1939) Константин Гамсахурдия считает неприемлемым желание Византийской империи – подразумевая, конечно же, Российское государство – доминировать в его стране.
81
Нужно учесть, что индивидуальное моральное противостояние тоталитарному режиму стало глубоко осмысленной позицией среди грузинских модернистов при сталинской культурной политике. Например, взаимопонимание между Тицианом Табидзе и Борисом Пастернаком, как видно из их личной переписки, основывалось именно на чувстве индивидуального морального сопротивления (см.: Табидзе, 2016; Tsipuria, 2015).
82
«– Вы не хотите принять во внимание сепаратистских, центробежных настроений, которые укоренились в народах Российской империи, – сказал я, – они существуют независимо от того, хотим мы этого или нет. // – Это настроения национальной буржуазии и обанкротившейся аристократии, но не масс, которые в нынешней исторической обстановке стали решающей силой, сам ход истории отвел им эту роль. Сможет ли политическая мысль России предложить такой модус существования, когда освобожденные народы предпочтут сохранить единое государство, от этого зависит все, в этом корень дела. // – Но существует ли в России такая политическая сила, которая способна сохранить единство государства? // – ‹…› Вы знакомы… с программой социал-демократов, точнее, с программой большевиков? // – Вы говорите о крыле Ульянова? // – ‹…›
